Нечаянная радость

Вообще-то, писать настоящую театральную рецензию на этот спектакль не нужно. Собственно, я и не собираюсь.

Дело вовсе не в том, что работа, показанная на малой сцене псковского драматического театра – далеко не премьерный показ. Специфика театрального искусства, в частности, в том, что каждый спектакль – уникален; это не кино, где однажды запечатленное на целлулоиде остается раз и навсегда тем же самым. Театр живет здесь и сейчас, каждый спектакль, сколько бы ни прошло представлений, каждый раз – новый: актер, произносящий текст, всегда произносит его «впервые»; всякий раз новая в зале публика: в этом тайна, волшебство и бессмертие, в этом – театр.

Просто на фоне скудости сценической жизни моего города писать рецензию на спектакль театра, за неполные пять лет собравшего почти все мыслимые национальные и международные награды – формализм и лицемерие, близкое к глупости. Если б было с чем сравнивать, если б была возможность говорить о фоне, о хоть каком-то контексте – жанр рецензии был бы вполне уместен. А так – все равно, что обсуждать достоинства нового урожая вина в разгар горбачевской антиалкогольной кампании: глупо и почти неприлично.

Поэтому ограничусь констатацией факта: был Праздник. Чудо. Подарок.

Коротко – о том, кто это был.

Театр получил своё название по первому, поставленному ещё в стенах Санкт-Петербургской Академии Театрального Искусства, спектаклю. Тогда, в мае 2000 года, этот дипломный спектакль буквально взорвал театральный мир Петербурга: заговорили о новом, исключительно талантливом режиссёре – Руслане Кудашове. О неожиданно зрелом актёрском ансамбле, состоящем из вчерашних выпускников. Об ожидающей их блестящей будущности – вот только б избавиться им от «юношеского максимализма», а то как-то слишком всё серьёзно… постмодернизм, знаете, кругом, а они вот так – по полной программе: о главном – всерьёз.

Подобные сомнения в столичной прессе высказывались регулярно, повторяясь с каждой премьерой – а их было с той поры ещё три, практически по одной в год (для небольшого коллектива, все участники которого заняты в других театрах, это – архимного). В подходе, в главном – ничего не изменилось: кажется, это уникальный пример современного русского искусства, не боящегося серьёзности, от которой иные бегут, как грязнуля от мыла. «Или священнодействуй, или убирайся вон» - слова Руслана Кудашова, появившиеся в одном из ранних его интервью, остаются credo этого театра.

А критика приумолкла, особенно после дождя наград, пролившегося над «Потуданью»: 2002 - номинации на «Золотую Маску» и «Золотой Софит» - главные театральные премии страны и Санкт-Петербурга; спустя год – две «Маски» и снова номинация на «Софит»; гран-при на фестивалях в Праге, Таллинне, Белой Веже, гастроли в Америке, Корее, Германии, Англии…

Спектакль «Потудань», показанный в Пскове в рамках проводимого Русско-Немецким центром встреч молодёжного фестиваля искусств «Любовь во имя жизни» - тот самый, ранний, первый, с которого всё началось. На некоторое время он исчез из репертуара, казалось, что театр перерос свою раннюю работу, но недавно неожиданно вернулся к ней – спустя годы и повзрослев.

На сцене – четыре человека и три куклы: Отец, Никита и Люба. Литературный источник - «Река Потудань» Андрея Платонова, известный всем, пожалуй, еще по школе: пришёл человек с фронта, уставший, израненный, измотанный близкой смертью. Истосковавшийся по любви и надежде на счастье. Встретил девушку, которую любил и помнил. И она тоже – помнила и любила его…

Помните?

Такой – вроде бы простой и безыскусный, как почти всегда у Платонова, сюжет – громадное испытание для театра: рубленные тяжкие слова, молча обжигающие со страниц – как произнести их вслух, со сцены? Как высказать то, единственное, важное – и не приняв фальшиво-многозначительной позы? Не скатившись в пафос или, напротив, ёрничанье?

Не знаю. Знал бы – играл в театре сам. Знаю только, что так, как было – было правильно. Единственно правильно.

Было так, что когда отзвучал последний звук музыки и зажёгся свет, весь зал на некоторое время погрузился в тишину. Никто не аплодировал – хотелось помолчать. Аплодисменты – горячие, долгие, восторженные – раздались лишь спустя почти минуту, потому что нужно же было как-то выразить благодарность за столь редкое у нас настоящее большое искусство – хоть и умещённое в «детский» формат кукольного театра.

Впрочем, почему «хоть»? - возможно, благодаря ему: ведь кукла не терпит фальши, она – как древний символ, не может притвориться – может только жить или умереть…