Право или привилегия?

Реформа высшего образования в России, по сути, еще не начиналась. Но, будучи реализованной, она нешуточным образом повлияет на то, как будет развиваться наше общество.

Из всех проектов вялотекущей реформы высшего образования пока еще ни один не реализован, что в известной мере можно записать реформе в большой плюс – обществу, по крайней мере, дана возможность подискутировать о высоком.

Даже ввод ЕГЭ не принял обязательный характер – многие вузы (прежде всего, московские и петербургские) его тем или иным способом проигнорировали, за что их затруднительно даже пожурить в силу явного, местами – чудовищного – несовершенства этого проекта. Между тем чиновники Минобразнауки в своих спорадических выступлениях готовят общество к серьезным переменам, суть которых сводится к последовательному присоединению к так называемому Болонскому процессу, подразумевающему в частности переход высшего образования на систему «4+2» (бакалавриат + магистратура). Согласно подписанным Россией соглашениям, мы должны перестроиться под Болонскую систему к 2010 году. В русле этих перемен может быть реализовано предложение о разделении всех вузов страны на три категории.

Последнее обсуждается особенно активно, так как затрагивает весьма тонкие сферы: определение рейтингов вузов и, соответственно, перераспределение бюджетных ресурсов и образовательных статусов. Не касаясь особенно вопроса о том, кто уполномочен классифицировать наши вузы – данный вопрос Минобразнауки, думается, успешно решит без общественного вмешательства, да к тому же фавориты, строго говоря, известны (их списки годами висят, к примеру, в том же посольстве США, они нас давно посчитали – мол, знай, выпускник какого российского вуза у них востребован), хотелось бы, прежде всего, выделить мотивы этого проекта, у которого, кстати, среди экспертов находится больше сторонников, чем противников.

В контексте рынка

Во-первых, насколько можно судить, проект априори связывается с переходом на систему «4+2», а, соответственно, «метит» в Болонские соглашения. И поэтому приходится рассматривать эти процессы, как взаимосвязанные, тогда как логика стратификации вузов этого вовсе не подразумевает. То есть выглядит все приблизительно так, будто мы просто определяемся, чей диплом будет иметь международный вес, чей будет выдаваться для внутреннего пользования с более-менее внятной перспективой трудоустройства, а чей предполагается утешительным призом, хуже – бумажкой, формально подтверждающей конституционное положение о праве каждого на образование.

Что же на самом деле стоит за этими процессами, в чем, собственно, скрытый смысл реформы? «Смысл этих вполне оправданных, на мой взгляд, преобразований двойной, - излагает свою точку зрения доцент факультета социологии СПбГУ кандидат философских наук Вадим Семенков. - Во-первых, они являются уступкой финансово-промышленному лобби. Они им нужны, прежде всего, а не чиновникам. Субъекты нашей экономики не могут и не желают оплачивать армию «слишком образованных» молодых людей. Любой диплом эквивалентен некой зарплате. Поэтому назрела необходимость дифференцировать ценность всех российских дипломов согласно требованиям рыночной конъюнктуры. Второй же мотив очень прост и очевиден – пустить под нож провинциальные вузы. Сегодня они чуть ли не все обзавелись университетским статусом, тогда как уровень преподавания в них катастрофический. В качестве курса, например, культурной антропологии будущим социологам в таком заштатном педвузе могут запросто читать теорию пассионарности Льва Гумилева. И это еще не самое страшное…»

Вот еще одна точка зрения – в ней выделяются два сходных мотива, но с более негативной коннотацией: «Чиновникам реформа всегда нужна ради реформы – получить дополнительное финансирование и усилить тем самым свою управленческую функцию. Что дает реформа стране? Медаль имеет две стороны, и поэтому обоснование видится двояким, - комментирует профессор ВГСХА (Великолукской государственной сельскохозяйственной академии), доктор экономических наук Елена Семенова. – Резюме первое. Подход не государственный. Экономика стоит (рост в основном за счет углеводородов), специалисты магистерского уровня экономике не нужны. А со средним специальным образованием вполне справляются колледжи-техникумы. Резюме второе. Подход государственный, так как образование повышает толерантность и снижает социальные риски. Это очень важно в условиях экономики, ориентированной на сырьевой тип развития. Но при такой модели развития имеющееся население является избыточным!»

Итак, эксперты выделяют две вполне логичных посылки: выстроить высшее образование под экономику страны и провести «зачистку» недоброкачественных вузов. Не затрагивая легитимность посылок («врач сказал в морг, значит, в морг»), попытаемся рассмотреть ту модель, которая выстраивается в случае их реализации.

Потреблять, а не производить

Налицо же кардинальная смена модели высшего образования. До настоящего времени в России на протяжении последних как минимум двух веков практиковалась, условно говоря, германская модель образования. Она предполагала подготовку профессионалов в конкретных областях, то есть готовила человека к профессиональной карьере. Времена меняются, и в той же Германии высшее образование уже не то, что двести лет назад. «Понятие профессиональной карьеры давно не тождественно понятию социальной карьеры, - говорит Вадим Семенков. – Жизнь сегодня не укладывается в профессию. Более того, невозможно уже всю жизнь быть только или просто социологом, биологом, физиком».

Собственно, поэтому во всей Европе и происходит переход на схему «бакалавр – магистр». Бакалавр в этой парадигме – не специалист, но социально ориентированный субъект, интегрированный в общеевропейский дискурс. Его право, воспользовавшись полученными знаниями и навыками (прежде всего, коммуникативными – им придается все большее значение), пускаться в рискованное плавание по океану глобальной экономики, либо продолжать обучение, повышая свою квалификацию. За свой счет, в случае, если он не отобрался по сумме усвоенных раннее знаний в привилегированные вузы, либо за счет государства – как особо одаренный субъект, которого государство видит своей будущей элитой. После чего человек определяется – делать ему научную карьеру или, пытаясь извлечь максимальную пользу из своего магистерского диплома, штурмовать рынок труда. Важный смысл схемы «4+2» еще в том, чтобы дать человеку шанс «поменять лошадей на переправе», то есть скорректировать свою социальную (sic! - не профессиональную) карьеру после первых четырех лет обучения.

Таким образом, перед нами – типичная либеральная (во многом – американская, или англо-саксонская) модель. Государство отныне берет на себя ответственность только за тот слой образования, который, как ему видится, гарантированно полезен современному обществу, то есть постиндустриальному обществу потребления. Отныне государству важно не то, сколько человек сможет произвести, а то, сколько он сможет потребить. И исходя именно из этого, оно и берет на себя ответственность по инвестициям в высшее образование.

Чистая страна

Каким образом эта модель будет функционировать в российском контексте? Первое, что бросается в глаза – реформа затрагивает, прежде всего, регионы, за столичными вузами она в той или иной степени лишь закрепляет нынешний status quo. А что представляют собой сегодня региональные вузы? В подавляющем числе это педагогические институты, долженствующие ковать кадры для средней школы – при нынешнем уровне зарплат преподавать из многочисленных «столичных» вузов в провинцию никто не поедет, а читать-писать и вычислять нехитрые интегралы детишек учить кто-то должен. Проблемы этих вузов очевидны – до 2/3 ее выпускников по окончании обучения идет работать не по специальности, а качество образования тех, кто начинает профильную карьеру, как правило, очень низкое. Более того, преподавать идут чаще всего не лучшие, а худшие студенты, которым не на что надеяться, кроме как на мизерную, но гарантированную зарплату учителя. Параллельно с педвузами паразитируют филиалы столичных вузов, которые штампуют «престижные» дипломы, деформируя и дезориентируя тем самым рынок труда. И всем очевидно – с этим злом надо бороться.

Бороться решено радикально – пускать под нож. То есть на бумаге и на словах декларируется, что региональные вузы малых городов должны осознать реалии и предложить региональному рынку адекватный набор кадров, но на деле – с учетом неизбежного сокращения бюджетного финансирования (его можно и не повышать – оно и так выделяется в смертельно малых дозах) – их судьба фактически предрешена. Единственный, по сути, выход – превратиться в чуть более продвинутые ПТУ и техникумы (и тогда, видимо, постепенно вымирают последние).

Здесь, увы, всплывает политический аспект проблемы. Предлагаемая модель четко вписывается в президентскую политику «чистой страны»: жесткая концентрация всех ресурсов в центре под полным контролем высшей исполнительной власти. В некотором роде так же действовали и в 1930-х годах: климат в стране неважный, вбухивать деньги в экстенсивное сельское хозяйство – плевать против северного ветра, нужна индустриализация. Далее, по определению Елены Семеновой, происходит эффект «оголенных пространств» - ресурсы последовательно перекачиваются в центр, и деревня, как социальное и экономическое пространство, умирает, так как перераспределяемые обратно из центра деньги до этого пространства не доходят.

Увы, аналогия с прошлым уже заезжена (надеемся, что она не послужит поводом для спекуляций), но очевидно, что регионы сегодня лишены самостоятельности и самости – стране нужны только крупные, хорошо видные из-за стен Кремля города. Остальное пространство могут занимать правильные нефтяные вышки и рудники всячески полезных металлов. В этой конфигурации столичные вузы, наконец-то, могут легитимно заняться выращиванием элиты, а региональные – поставлять кадры среднего и низшего уровня на вышки, рудники и иные важные в региональном масштабе предприятия. Такова повестка дня.

Поиск идентичности

Как говорится, факты могут разными, но гипотезы должны быть позитивными. И тут, как ни странно, присоединение к Болонским соглашениям в большей степени может оказаться выгодным как раз вузам третьей категории, и именно за этот элемент реформы им нужно ратовать. Он предполагает интеграцию в общеевропейское пространство (при современных коммуникациях – практически мгновенную) и, по крайней мере, на бумаге (что уже неплохо) уравнивает в правах всех тех, кто будет конкурировать на общем рынке труда с дипломом бакалавра.

Разумеется, сама по себе подобная интеграция вне рамок ЕС формальна. В конечном счете, региональные субъекты образования ориентированы (или должны быть ориентированы) на местный рынок труда. «Работодатель, по крайней мере, в провинции, не понимает, что это за фрукт такой, бакалавр, их, грубо говоря, боятся, - говорит проректор Псковского политехнического института Юрий Баринов. - К этому образовательному статусу будут привыкать очень долго. К тому же одно дело сделать бакалавром парижанина, другое дело – парнишку из российской деревни. Чтобы только общие ценности высшего образования ему привить, уйдет 2-3 года. А специальность он когда будет осваивать? Так что к 2010 году Россия вряд ли успеет полностью перейти на Болонскую систему».

Реформа высшего образования, возможно, отрезвит периферию, даст ей шанс на самоопределение в гораздо более осязаемых формах, нежели прочие российские реформы. Псковская область в данном контексте имеет не самые плохие позиции. По мнению Вадима Семенкова, «сегодня вузам малых городов нужно искать свою региональную идентичность. То есть более активно взаимодействовать с местным капиталом – поставлять ему ровно столько и ровно такие кадры, которые он в состоянии проглотить».

И выживет Псковский педвуз или нет – подобный вопрос, как это ни покажется чудовищным, уже не столь существен. Для регионов в данном случае имеют значение только размеры зарплаты школьных учителей. Не повысятся зарплаты – в школы, как и сейчас, будут идти в основном троечники, а какой статус будет иметь заведение, их выпускающее, не суть важно. Если же зарплаты школьных учителей, согласно обещаниям исполнительной власти, вырастут и значительно, тогда, как говорится, свято место пусто не бывает – преподавать поедут даже из Москвы. Оставшийся же вакуум заполнят отраслевые институты (а их финансирование просто обязаны брать, и берут на себя соответствующие отраслевые министерства), а также – и это очень важно – частные вузы.

Из так называемых отраслевых Псковской области актуально необходимы в качестве высших учебных заведений (ключевое слово – «высших») Великолукская сельхозакадемия и Псковский политех (бывший филиал Санкт-Петербургского политехнического университета). «Политеху реформа особо ничем не угрожает, - излагает позицию своего института Юрий Баринов. - Мы попадем, скорее всего, во вторую категорию, но не это главное. Мы ориентированы на местного работодателя, наши выпускники востребованы на рынке, и поэтому мы сохраним за собой лидирующее положение среди областных вузов. Промышленность приходит в себя, у нас в регионе ей нужны все больше инженеры, причем конкретного узкого профиля. И именно по этим узким специальностям мы и стараемся работать».

Тут можно добавить, что Псковский политех, тем не менее, диверсифицировал свои образовательные программы. На промежуточном этапе, когда рушились местные предприятия ВПК и прежние специальности оказались не востребованы, введение таких направлений, как экономика, финансы или юриспруденция, еще могло быть оправдано. Но сегодня от них нужно избавляться как от балласта – не пристало политехническому институту заниматься всем этим «бухучетом», с ним гораздо лучше справляется ВГСХА, и конкурировать с ней по этим специальностям бессмысленно и вредно. Важнее развивать и пиарить свой политехнический имидж, тем более если, по их же собственным словам, на рынке труда востребованы как раз их инженеры.

Частное дело

В ситуации, когда государство частично устраняется от ответственности за высшее образование, возрастает роль частных вузов. Смысл частного образования заключается в том, чтобы заполнить в обществе тот пласт образовательных услуг, который не способно заполнить государство. Как правило, частные вузы базируются в крупных городах, и в этом смысле пример Псковского Вольного института довольно редок и заслуживает отдельного внимания.

Хорошо стартовав десять с лишним лет назад, сегодня он, по мнению многих независимых специалистов, начинает «буксовать». Отчасти потому, что государственные вузы стали конкурировать с частными на рынке платных образовательных услуг, все больше увеличивая число своих платных мест в обход действующего законодательства (в принципе, сама идея, что государственный вуз может извлекать коммерческую выгоду из обучения студентов, порочна, но она, увы, устраивает наше общество). Отчасти также потому, что остановился в своем развитии. Частные вузы в подавляющем большинстве занимают гуманитарную нишу – в начале 1990-х рынок труда испытывал в гуманитариях дефицит, поэтому вектор, взятый изначально ПВИ (ПВУ), был абсолютно оправдан. Однако времена изменились, и сегодня уже не стоит вопрос, нужны ли Пскову, к примеру, социологи. Вопрос должен формулироваться иначе: «Какие социологи нужны?».

Частные вузы – такова мировая практика – должны непрерывно заниматься продвижением своего брэнда. Для этого приглашаются преподаватели и ученые с именем, приглашаются также разного рода известные общественные деятели, представители деловых практик, достигшие социального успеха. Экономить на них частный вуз не имеет права – именно лекции приглашенных преподавателей создают добавленную стоимость частного вуза.

К слову сказать, по мнению приглашенного преподавателя ПВИ Вадима Семенкова, одним из достоинств Вольного института, которое, увы, практически никак не используется, является его название. Имидж «вольного заведения» подразумевает манифестацию этой вольности и открытости. В отношении учебного заведения подобный имидж предполагает практику открытых лекций. Причем такого рода лекции могут быть вынесены за стены института – в пространство города – в сквер, на набережную и т. п. Таким образом, вуз создает вокруг себя живое коммуникативную среду.

Для закрепления и поддержания этой среды существуют также клубы и ассоциации выпускников. Именно через выпускников идет демонстрация достижений вуза. Но выпускники должны быть заинтересованы в том, чтобы поддерживать и опекать свой вуз до конца жизни. Для этого им нужно дать право голоса – они должны иметь возможность принимать участие в жизни вуза, входить в попечительские советы, становиться, наконец, «свадебными генералами».

Еще одно направление, в котором должны активно действовать частные вузы, и не только частные, строго говоря, - это работа с местными школами. Обыкновенно для этого вузы создают ассоциации учителей – школы сегодня оторваны и от общества и от высшего образования, и им необходимо помочь сориентироваться в том, кто сегодня этому обществу нужен, и где нужный обществу специалист может получить соответствующую подготовку.

Болонский процесс

Существует давняя дискуссия – считать ли высшее образование общественным благом, то есть тем, к чему должны иметь доступ (по крайней мере, теоретически) все члены общества. Общественное благо – штука эфемерная, в природе встречается редко и предоставляется государством, так как общественные блага существуют не для того, чтобы извлекать из них прибыль. В некотором роде будет уместно признать высшее образование благом личным, так как подразумевается, что, получив высшее образование, человек будет получать повышенный доход всю оставшуюся жизнь, а посему он обязан инвестировать в него свои (или родительские) деньги.

В нашем восприятии Болонского процесса, как правило, выделяется лишь схема «4+2+», согласно которой должны быть унифицированы системы высшего образования во всех европейских странах. Тогда как это лишь техническая часть общеевропейской реформы образования. Есть и другие, не менее важные аспекты.

Курс, который взял ЕС в области высшего образования, предполагает, что оно должно быть равно доступно для всех обладающих требуемыми способностями. Эта формулировка означает, что не должно быть препятствий в зависимости от «расы, пола, языковой принадлежности, вероисповедания, социального и финансового положения или политических пристрастий». Кроме того, не следует забывать о Лиссабонской конвенции Совета Европы – подписавшие ее признали право на образование неотъемлемым правом человека, а также культурную и научную ценность высшего образования как для отдельных лиц, так и для общества в целом. На семинаре по промежуточным итогам Болонского процесса, прошедшем в Афинах в феврале 2003 г., было также сформулировано, что понимание высшего образования как общественного блага не должно ограничиваться экономическими вопросами: следует учитывать также социальные и политические стороны проблемы, а также всячески стремиться обеспечить равенство доступа к высшему образованию, для чего оно в первую очередь должно быть бесплатным.

Во многих европейских странах данное положение реализуется уже не один десяток лет. Например, во Франции государственные университеты обязаны принимать всех желающих, получивших диплом о среднем образовании, без предварительного отбора. Поэтому более половины выпускников французских школ поступают в государственные университеты. Однако 40% из них отсеиваются уже на первом году обучения – требования, предъявляемые к студентам, весьма высоки. По закону от 1959 года государство во Франции также берет на себя финансирование не только государственных школ, но также частичное финансирование частных учебных заведений. Собственно, французская система образования во многом служит моделью для ныне проводимой общеевропейской реформы.

И в этом смысле преобразования, которые могут быть осуществлены в России, идут по многим направлениям вразрез с Болонским процессом. Хорошо это или плохо – вопрос открытый. Все зависит, в конечном счете, от того, как воспринимать высшее образование – как право или как привилегию. И от того, чем оно станет в нашей стране, будет зависеть, какой будет страна – обществом равных возможностей или обществом привилегий, организованным по принципу империи с метрополией в центре, противоречащей остальному ландшафту страны.

Тимофей ХМЕЛЕВ,
обозреватель журнала «Эксперт Северо-Запад»,
специально для «Псковской губернии».

Проект разделения вузов на три категории

В первую категорию попадают 20 наиболее значимых и крупных университетов страны, они провозглашаются Национальными университетами (видимо, на манер Императорских университетов царской России) и превращаются в элитарные учебные заведения, долженствующие готовить будущую элиту общества. Они получают повышенное финансирование и право самостоятельного составления образовательных программ.

Во вторую категорию отбирается порядка полутора сотен вузов, которым поручается готовить бакалавров и магистров. Звание университетов, если они таковыми являлись до переаттестации, у них, вероятно, будет изъято, но финансирование с той же вероятностью будет оставлено в прежнем объеме.

Что происходит со всеми остальными вузами? Во-первых, из их ведения изымается магистратура, и они допускаются лишь к подготовке бакалавров. Соответственно, общественный статус их снижается, а бюджетное финансирование, скорее всего, изрядно сокращается. Схема получается вполне симпатичной, если не учитывать, что в основании выстраиваемой пирамиды оказывается «самое слабое звено».