Вавилонская пашня

Этот текст о силе непонимания. Непонимание – это то, что витает в воздухе

«Вавилонскую башню до крошки склевал коростель;
Стадо древних богов перегрызло все братские узы».
Борис Гребенщиков, гр. «Аквариум», альбом «Гиперборея».

Непонимание – страшная сила. Страшнее, чем красота.

Это мощное поле.

Попробуйте-ка его преодолеть.

При определенных условиях электрическое и магнитное поля порождают друг друга.

Поля непонимания тоже способны рождать другие поля.

Попробуйте-ка вспахать какое-нибудь вавилонское поле.

Конфуций не огорчался, если люди его не понимали. Но огорчался, когда он не понимал людей. Во всяком случае, он так говорил.

Действительно, огорчаться было бы неправильно. И удивляться тоже нечему. Иногда непонимание – просто защитная реакция. Оно сужает границы и упрощает жизнь. Нет необходимости разбираться в том, в чем ты разбираться не хочешь или не можешь.

Состояние ума

Питер Брейгель, Вавилонская башня.

Первая моя статья в «Псковской губернии» называлась «Маслобойка», и вышла она в феврале 2010 года. [ 1 ] В «Маслобойке» описывалась первая «Всероссийская масленица» в Пскове.

Через неделю встречаю человека, который мне говорит: «Хорошая статья, но почему она такая серьезная?»

Объяснять, что это не совсем так – было бы глупо. Вроде бы, сочинял я фельетон. Цитаты из «Весёлой масленицы» Михаила Зощенко. Дед Скобарь, на глазах превращающийся в Дембеля Скобаря. Ныряющий в прорубь и выходящий оттуда сухим общественный советник губернатора Игорь Гаврюшкин…

А потом – «бац!»: «все хорошо, но почему так серьезно?»

О «Маслобойке» я вспомнил после того, как в прошлую среду прошла моя встреча с читателями в Центральной городской библиотеке Пскова.

После трехчасового разговора я услышал: «Ваши взгляды остались для меня загадкой». – «Да? Что же в них загадочного?» – «Никак не пойму – почему вы не любите Ельцина, но при этом так любите Путина?»

Далее следует немая сцена. Обижаться мне при этом вроде бы больше не на кого, кроме как на себя. Люди читают и слушают. Некоторым даже нравится, но на самом деле им нравится что-то свое. Я этого не произносил и не публиковал, но они услышали или прочитали.

Значит, я не нашел нужных слов. Не справился.

Хорошо, допустим, человек не прочел ни одной моей статьи про Путина. Но три часа он всё же меня добросовестно слушал, в том числе и рассказ о книге «Копи царя Салтана».

А потом – «бац!»: «всё понятно, но почему вы так любите Путина?» Причем любите – без кавычек. В вопросе нет иронии, а есть искреннее недоумение. А я не в силах его развеять.

Как поется в песне: «Вавилон – это состоянье ума; понял ты или нет…» А уж ВОВИЛОН, от слова «Вова» – это тем более состояние ума.

Рамки допустимого

Вопросы вроде этого, про Путина, – неожиданностью для меня не стали. Наоборот, я эти вопросы прокомментировал заранее, в самом начале встречи, взяв ради примера статью о Мариэтте Чудаковой. [ 2 ]

Текст о приезде Чудаковой в Псков – это пособие для тех, кто хочет стать аутсайдером. Идете на презентацию книги «Егор» о Егоре Гайдаре, пишете текст, в котором не выказываете восторга живому автору и покойному герою, но при этом задеваете и правых, и левых.

Одним движением руки отсекаете либералов и патриотов. Читатели слегка озадачены, некоторые – растеряны. Так автор за белых или за красных?

Пока не напишешь прямо: «Долой!» - многие не поймут. Читатели ждут конкретики.

Возглас «убей!» звучит убедительно. Высоко ценится крик «да здравствует!». Всё остальное выглядит смутно. Оттенки вызывают смущение и ограничивают аудиторию.

Но и это еще не всё. Существует предубеждение. Человек заранее настраивается определенным образом и все, что чуждо, – атакуется на дальних подступах, точно ракетами ПВО. Слова сбиваются еще на подлете и даже до ушей не долетают. Собственная безопасность обеспечена.

Многие читатели, слушатели и зрители ждут в чужих статьях, радио и телепередачах всего лишь повторения своих мыслей. Тех мыслей, которые они высказывают на своих кухнях. Полутона отметаются с ходу. Если автор написал что-то непохожее, то он обречен. Его не услышат.

Идеал – черно-белое немое кино, в котором сюжетные ходы всем зрителям известны заранее. Герои только открывают рот, а зритель вкладывает в их уста свои собственные слова (самый запущенный случай – вкладывает свои слова, а потом искренне возмущается ими).

Или вот еще один вопрос, заданный мне на той же встрече в городской библиотеке: «Почему никто из псковских журналистов не пишет про культуру?»

Оправдываться бесполезно. Читатель всегда прав. Особенно если он ничего не читал.

Нет, можно, конечно, было сказать, что только о псковской части музыкального фестиваля «Crescendo» в разных изданиях я написал штук пятнадцать статей. Что-то такое я даже произнес, но в ответ раздалось: «Ну, может быть, вы и пишете, но это публикуется только в интернете».

Что тут сказать? Не только. Если вы хотите прочесть, то прочтете. Но в том-то и дело, что, очевидно, такой необходимости нет. Зато есть необходимость сказать вслух о том, что культура забыта и заброшена, и о ней никто не вспоминает. Особенно журналисты.

Непроницаемые границы

Мы, используя одинаковые слова, давно говорим на разных языках. Ходим по одним и тем же улицам, но видим разные дома и разных людей. Существуем в параллельных мирах. Мы смотрим в книгу, а видим… А видим каждый свое. Купили книгу-раскраску, и раскрасили каждый по своему вкусу. И это вроде бы неплохо. Никакого единомыслия.

Но раскрасив окружающий мир в какой-нибудь нездоровый цвет, мы предъявляем претензии не себе, а другим, хотя окружающие к этому цвету отношения не имеют. Это мой или ваш выбор.

Вы можете сто раз написать что-то не слишком хорошее о президенте, но если вы громко, с надрывом, не выкрикнете: «Завтра в семь утра идем штурмовать Кремль!», то в ответ все равно раздастся: «Почему вы так любите Путина?»

Признаю, я сказал, что в моей книге «Копи царя Салтана» главный отрицательный персонаж, напоминающий Путина, выглядит чуть лучше, чем его прототип.

А если быть точным, то дословно было сказано: «Мне кажется, Владимир Путин в жизни еще хуже, чем в романе». Да, это я говорил. Но из сказанного, как мне кажется, не следует, что я люблю Путина. Но, оказывается, следует.

В общем, за 10 месяцев постоянной работы в «Псковской губернии» я пока не нашел нужных слов.

Помню, прошедшей зимой меня спросили: «Где я сейчас работаю?» Я ответил. «Странно, – раздалось в ответ. – Я постоянно читаю «Псковскую губернию», не пропускаю ни одного номера, но ни разу ваши статьи мне там не попадались».

К тому времени были опубликованы многие тексты из «Политического словаря», репортажи с московских митингов протеста и тому подобное.

В ответ я улыбнулся, но не удивился. Мы ходим по одним улицам, но видим каждый свое. Параллельные миры имеют свои непроницаемые границы.

Я не знаю, хорошо это или плохо.

Закадровый смех

Принято считать, что Вавилон ведет к развалу. Но, может быть, Россия потому еще и не развалилась, что мы часто придумываем свою реальность и стараемся её в меру сил освоить. Иногда это получается. Каждый возделывает свой сад, который со стороны никто не видит. Он отделен от посторонних глаз высоким непроницаемым забором. Никто этот забор не строил. Он вырос сам. Он состоит из условностей и предубеждений. Общей убийственной картины не видно. Заметны лишь обрывки – привлекательные и не очень.

В конце концов, существует же несколько пластов русской современной литературы, авторы которой понятия не имеют о том, что происходит за стенкой. И то же самое происходит во всем остальном. Либо незнание, либо непонимание.

Единую страну временами пытается связать закадровый смех (или плач). Дается отмашка. Как правило – по телевизору. Это условный сигнал, недвусмысленно указывающий – кого сегодня надо хвалить, а кого – ругать.

Иногда людей объединяет общая беда – от «Курска» до Крымска. Но и то – не всех и не всегда, потому, что информация дозирована, а многие сердца – заблокированы.

Есть люди, которые никогда не засмеются, услышав шутку. До тех пор не засмеются, пока не раздастся заранее записанный закадровый смех. Это подсказка – в каком месте надо смеяться. Иначе непонятно.

Если бы у нас был всего один канал телевидения и никаких независимых газет и никакого интернета, то и тогда каждый видел бы на экране что-то свое, считывал бы свой смысл.

Люди с удовольствием не понимают друг друга. Иногда даже себя не понимают и не могут объяснить свои поступки. Вот тогда-то и наступает настоящий Вавилон.

У Франца Кафки есть рассказ «Герб города». Начинается он со слов: «При строительстве вавилонской башни все было сначала более или менее в порядке; порядок был даже, пожалуй, слишком большой, слишком уж много думали о дорожных указателях, переводчиках, жилье для рабочих и путях сообщения, словно впереди века спокойной работы…»

Но постепенно люди поняли, что все это бессмысленно. Однако сила привычки оказалась сильнее. Строительство продолжалось – несмотря на то, что у горожан появились предания и песни, полные тоски о том, что их город пятью ударами разрушит исполинский кулак.

Догадайтесь, какой герб был у этого города? Правильно, исполинский кулак.

* * *

Кажется, я ответил на все вопросы, кроме одного, главного. Так почему же я всё-таки люблю Владимира Путина? Отвечаю: потому что Путин – человек, а человек – смертен.

Алексей СЕМЁНОВ

 

1 См.: А. Семёнов. Маслобойка // «ПГ», № 6 (477) от 17-23 февраля 2010 г.

2 См.: А. Семёнов. Следствие обиды // «ПГ», № 27 (599) от 11-17 июля 2012 г.